Находившиеся в ячейке узники затаили дыхание, ведь от одного слова главного пирата зависела их жизнь.
– Да, похоже, он уже не выкарабкается, – произнес капитан, не обращаясь ни к кому.
– Ну-ка, давайте его сюда – ты, молодой, тащи его сюда!
На этот раз капитан, без сомнения, обращался к Питеру, и он, не желая искушать судьбу, схватил ослабевшего узника за руку и стал торопливо подталкивать к дверце. Крафт и двое других рабов начали ему помогать.
Снаружи обреченного подхватил Зеб, и через мгновение легкое тело полетело за борт. Негромкий всплеск – и дверцу закрыли, ячейка снова погрузилась в полумрак, оставшиеся в ней с облегчением распрямили ноги – теперь места хватало.
Ни Питер, ни Крафт, ни другие узники не думали о том, что следующими могут оказаться они – это подразумевалось самим статусом раба, человека без имени, человека-вещи.
Капитан спустился в свою каюту и, подойдя к столику, вынул из медной оплетки стеклянную колбу с розовой водой, снял войлочную шапочку и брызнул на лысую голову несколько капель. Потом освежил лицо и бережно вернул колбу на место.
И сам сосуд, и его содержимое стоили немалых денег, хватило бы, пожалуй, на полдюжины хороших гребцов, но роскошь и комфорт были тем немногим, что помогало капитану Эрварсту мириться с жарой, немытыми матросами и жестокостью порядков на Савойском море. Здесь можно было взять хорошего «купца», набитого шелками и шоколадом, а на другой день стать жертвой пиратской флотилии гунсегов, орков с западного побережья, промышлявших на скоростных скрогах по всем торговым путям.
С императорскими галерами еще можно было как-то разойтись миром, выдав себя за добропорядочного купца, однако с орками приходилось драться – уйти от них, если уже те «сели на корму», никогда не удавалось. Спасало лишь то, что галера Эрваста имела команду из сорока человек да шестьдесят гребцов на нижней палубе. Разумеется, она проигрывала легким скоростным судам, зато команда могла отбиваться от врага, а судно при этом не теряло ход.
В схватках с гунсегами это было особенно важно, поскольку троих орков на палубе было достаточно, чтобы захватить всю галеру, они дрались каждый за десятерых.
В стойку перегородки дважды ударили – это был условный сигнал от Салима, помощника капитана, ведавшего порядками на нижней палубе. Видимо, у него было что сказать капитану, но Эрваст не отвечал, пауза затягивалась. Салим знал, что капитан его слышит, и в конце концов тот ударил в ответ, давая понять, что примет помощника с докладом.
«Что там могло случиться? Идем по течению – гребцы отдыхают...» – подумал капитан и, скинув мягкие юфтевые туфли, вытянулся на тахте. Потом потянулся и оглядел каюту. Она ломилась от излишеств – ковров, шелковых накидок, резных ларцов и шкафчиков, заставленных серебряными и золотыми статуэтками. Скорее так подобало бы обустраивать дамскую спальню, нежели жилище предводителя пиратов, но Эрваст провел восемь лет на скамье галеры, а до этого прожил десять лет в услужении у мукомола, поэтому тяга к богатой жизни и красивым вещам была в нем безгранична. При захвате трофеев он пропускал через свои руки каждую безделушку в надежде найти для нее место у себя в каюте, но там уже был заставлен каждый дюйм, и время от времени Эрвасту приходилось избавляться от шелков, мехов, дорогих халатов и громоздкой мебели, продавая их в очередном порту.
– Разрешите, хозяин? – спросил Салим, приоткрывая тонкую решетчатую дверцу.
– Заходи, – отозвался капитан, надевая шапочку и садясь на кушетке.
Получение доклада подразумевало и приличествующую позу. Эрваст держал своих людей в черном теле, однако демонстрировал им свое уважение. Иногда это ценилось дороже золотых дукатов, и за пять лет, что галера Эрваста бороздила Савойское море, у него было только два бунта, в то время как у других пиратских капитанов таких случалось по два за год.
Салим вошел и остановился возле двери – дальше была территория капитана.
– Кровавый понос, хозяин.
– Сколько человек?
– Четверо.
– Давно заметил?
– С ночи. Барабан первым определил – слишком часто до ветру отпрашивались.
– Где они?
– На палубе.
– Хорошо. За борт их, рисковать мы не можем.
– Как скажете, хозяин.
– Воду давай только из серебряной посуды и гребцам, и охранникам.
– Уже даю.
– Тогда – все.
Салим повернулся и собрался уйти, но капитан остановил его одной фразой:
– Ты, конечно, слышал о Голубом Суринаме?
Салим замер, словно парализованный змеиным укусом, затем медленно повернулся. Его лицо было перекошено сильнее обычной страшной маски, оставшейся после пережитого сабельного удара.
– Хозяин... но ведь это верная смерть... – произнес он севшим голосом.
– Почему – верная? – уточнил Эрваст. Мнение Салима было для него важно, ведь, объяви он команде о походе к Голубому Суринаму, почти неизбежно вспыхнет мятеж.
– Потому что никто не вернулся оттуда живым!
– Ты считаешь, что Голубого Суринама не существует?
– Нет, хозяин, как раз в его существование я верю. Мой земляк Йохим на галере капитана Сарьера доплывал до острова и видел его свечение, однако течение снесло их на запад. Йохиму я верю, но также я помню многих из тех, кто уходил к Голубому Суринаму и не возвращался.
Эрваст поднялся с кушетки и, подойдя к Салиму вплотную, спросил:
– Кто помешал им вернуться?
– Гунсеги, хозяин, они закрывают к нему все подходы!
– Можно подумать, Салим, это не ты стоял на борту и всаживал стрелы из барийского лука в борта их скрогов.
– Это совсем другое дело, капитан, за нами увязывались два-три скрога, а за Линией Луны их десятки, и все они ждут охотников за сокровищами Голубого Суринама! А еще эти чудовища – морские змеи...